Затурканным
бабовластием позднего Совсоюза и стремительно идущим ему на смену
феминизмом западного образца современникам нашим старая Русь кажется
эдаким раем мужского шовинизма – люди, никогда не открывавшие
"Домострой”(*), обычно называют это "домостроевщиной”. Женщина тех
времен представляется эдакой теремной затворницей, сидящей за прялкой,
вопитывающей детей и во всем покорной владыке-мужу.
На первый взгляд, такое мнение может
потверждаться тем, что даже в имени женщина Руси зависела от мужа.
Конечно, время, когда исследовательница именослова новгородских
берестяных грамот поражалась, что во всем их наборе имен нет "ни одного
нехристианского женского имени”, прошли. Сейчас известно по берестяным
грамотам немало женских имен новгородок и их современниц из других
городов – Милуша, Великая Коса, Передслава, Сторонька, Нежка, Втора,
Неделька, Гостята (удивительный и очень редкий для Руси пример полного
звукового совпадения с мужским именем) и пр.
Но таких имен все же много, много
меньше, чем обозначений женщин по имени мужа.
Тешковая, Полюжая, Путковая, Надейковая, Нежаткина, Давыжая, Павловая,
Иваняя – мы никогда (по крайности, до изобретения машины времени) не
узнаем, как звали этих новгородок, жен Тешко, Полюда, Путко, Надейко,
Нежатко, Давыда, Павла, Ивана, в девичестве.
Вот уж, казалось бы, кошмар феминисток.
Даже в шариатском обществе Джамиля и Гюльчатай сохраняют право на
собственное имя – а не на "Абдулловая” какая-нибудь.
Однако…
Однако в каком качестве появляются в грамотах все эти несчастные и
обездоленные жертвы "домостроевщины”?
Как ни странно, в качестве равноправных финансовых и торговых партнеров,
вполне себе юридических лиц. Они берут или дают в долг, продают и
покупают. А мужья? Сейчас уже не скажешь. В деловой поездке, может быть.
Или, скажем – вполне может быть – муж не очень надежен, пьет, скажем, а
жене доверяют. Или просто жена ведет свои собственные торговые дела,
паралелльно мужним.
Для сравнения – в римском праве женщина
не является юридическим лицом в принципе. Она – живая собственность
"патер фамилия”, никаких прав у нее нет. Даже в случае изнасилования –
закон ведет речь об ущербе чести и собственности отца или мужа жертвы,
но не о ущербе, нанесенном ей.
Женщины Рима не могли также быть
стороной в финансовых вопросах.
Интересно, что то же самое положение женщины отмечается
путешественниками и в славянских городах южного берега Балтики. Она
ведет хозяйство, принимает гостей, воспитывает детей, вдовой по смерти
мужа управляет всем домом, имением и челядью, вообще супруга балтийского
славянина была не раба, а равноправная мужу госпожа в доме (*).
Как на Руси (где высокое положение вдов
отмечено в былинах), так и у балтийских славян вдова была вполне
уважаемым лицом, и в качестве домоправительницы и в общественной жизни
(в житии Оттона Бамбергского упоминается почитаемая всеми соседями
вдова-поморянка, заклятая язычница).
Интересный случай, кстати, у балтийских
славян вышел в Константинополе – с ним, собственно, связано первое
упоминание о варягах в греческих источниках. Один из варягов попытался
изнасиловать женщину. Та, не будь дура, схватила его же меч и заколола
горе-насильника. Вся семья, наверняка, тряслась в ужасе – императорского
гвардейца!!! Из диких варваров!!!
Что сделали варяги?
Варяги принесли римлянке все имущество
убитого – как откуп, за моральный ущерб. А труп сквернавца выкинули на
улицу.
Обратим еще раз внимание – имущество было вручено не "патер фамилия”, а
лично пострадавшей. Дикие варвары, не знавшие римского права, сочли
именно ее стороной в конфликте.
А особенно странным нашим современникам –
и подавно современницам – покажется, что при этом, довольно независимом
положении женщины и в языческой (или недавно крещеной) Руси, и у
язычников с "поморья Варяжского” преспокойно существовало многоженство, а
женщины сами вызывались идти за мужем на погребальный костер, зачастую
споря между собою за эту честь. И, да, бестрепетно оставляли девичье
имя, превращаясь в безымянных Ярошковых или там Гюргевых.
Задачка не для средних умов, ага…
