Перед нами — самое стойкое клише. Перед ним не может устоять почти никто. Им орудуют все: от задумчивых отставных генералов до воинствующих блоггеров. Оно всплывает повсюду: в эфире англоязычного телевидения России, на страницах сомнительных пакистанских газеток, на волнах солидного Национального общественного радио США. На Huffington Post без него не могут обходиться никак. Оно даже угодило в заголовок недавно вышедшей книги. Афганистан — это «кладбище империй».
Викторианская Англия и Советский Союз, как нам рассказывают, стали звеньями в длинной исторической цепочке высокомерных захватчиков, нашедших достойного соперника в лице стреляющих на любое движение кочевников, ксенофобов и фанатиков. С такой историей, конечно, всякая попытка США и союзников по НАТО добиться от хрупкого кабульского правительства стабильности обречена на провал.
Но вот что интересно. Конечно, провала исключать нельзя, особенно если учесть последние события. Но если США и их союзники наделают ошибок сами, то виноваты будут их стратеги. Незачем сваливать вину на сверхсжатое изложение истории Афганистана, особенно если вам нравится оставлять без внимания детали.
Как сказал мне недавно Томас Барфилд (Thomas Barfield), на протяжении большей части своей истории Афганистан был не кладбищем империй, а их колыбелью. Барфилд работает антропологом в Бостонском университете, Афганистан изучает ещё с начала 1970-х и совсем недавно опубликовал книгу «Культурная и политическая история Афганистана», где развенчивает замшелые стереотипы и рассказывает правду об этой стране.
Существует, например, миф, что Афганистан невозможно завоевать по определению, потому что там живут очень свирепые люди, а местность очень суровая. Но история этого не подтверждает.
«До 1840-го года Афганистан был скорее "шоссе для захватчиков”, чем "кладбищем империй”», — пишет Барфилд. — «За две с половиной тысячи лет он практически всегда входил в состав какой-либо империи, начиная с Персидского царства в V веке до н. э.».
За персами последовала очередь Александра Македонского. Есть мнение, что Александр нашёл свой конец в Афганистане, потому что именно афганский лучник ранил его стрелой в пятку, после чего и началась череда неудач, окончившаяся смертью великого завоевателя. Но почему же тогда в Афганистане до сих пор находят греческие монеты? Ведь наследники Александра удерживали Афганистан ещё двести лет, что не так уж плохо. А потом было множество других империй, благо Афганистан был расположен на средоточии торговых маршрутов — в эпоху, когда европейские корабли ещё не положили конец монополии Великого шёлкового пути.
А ведь есть ещё высказываемое с благоговением мнение, что афганцы победили самого Чингиз-хана. «Какая чушь!» — отвечает Барфилд. Чингиз-хан «с лёгкостью завоевал эту землю», а его потомки строили обширные царства, пользуясь Афганистаном как базой. Тимур, он же Тамерлан, в какой-то момент перенёс столицу своего государства из провинциального Самарканда в космополитичный Герат, что говорит о том, какую важную роль Афганистан играл в его расчётах. Бабур, похороненный, кстати, в Кабуле, завоевал большой кусок Индии, базируясь именно в Афганистане, и так начался многовековой период господства мусульман. Афганцы, похоже, не возражали.
Вообще говоря, самостоятельным Афганистан стал сравнительно недавно (в масштабах общей протяжённости истории страны), только в середине XVIII века, а репутацию победителей империй афганцы заработали ещё спустя столетие. Именно тогда они разгромили на своей территории и уничтожили армию англичан, отправленную в Кабул, чтобы проучить афганских правителей. Из шестнадцати тысяч человек выжил всего один.
Но ведь главное — это контекст. Все всё время забывают, что произошло после поражения британцев. В 1842-м году они снова напали и разгромили все армии, которые Афганистан выставлял против них. Конечно, они не смогли помешать царской России захватить Среднюю Азию, это случилось лишь после второй англо-афганской войны (1878—1880 гг.). Тогда удалось оккупировать большую часть территории страны и заставить местных правителей подписать договор, по которому Великобритания получила право вето в вопросах внешней политики Афганистана. Заметим, что Лондон никогда и не пытался включить Афганистан в состав своей империи. Задача внешнеполитической стратегии Великобритании, которую она, кстати, в итоге выполнила, состояла в том, чтобы обеспечить статус Афганистана как буферного государства, находящегося вне сферы влияния империалистов-конкурентов, например, русских.
А как же Советы? Конечно, в Афганистане они увязли накрепко, взять хотя бы все экономические, политические и психологические последствия для их страны, и это стало одной из главных причин развала советской политической системы. Но даже самые скептичные из историков признают, что в 1984-м году или около того времени Советы побеждали моджахедов. Это США решили отправить боевикам афганского сопротивления портативные зенитные установки, что свело на нет преимущество боевых вертолётов русских в воздухе, и тогда партизаны смогли нанести ответный удар.
Но суть дела в том, что советская интервенция в Афганистан не была естественным продолжением истории страны, а её радикальным поворотом. Советы и их союзники-коммунисты из числа афганцев уничтожали целые поселения, выжигали целые площади сельской местности, миллионы людей бежали за границу. Советы систематически уничтожали традиционные институты и местную элиту и оставили вакуум власти, который с радостью заполнили — но отнюдь не до конца — исламисты-революционеры, пользовавшиеся поддержкой Пакистана, а также бойцов «холодной войны» в далёком Вашингтоне.
Эти попытки коммунистов навязать свои утопические проекты глубоко традиционному обществу стали толчком для «первого национального восстания», как этот феномен назвал Барфилд, — тогда впервые были преодолены рубежи, разделявшие людей по принципу принадлежности к племенам и этническим группам. Как указывает Барфилд, война против Советов резко отличалась от всех предыдущих восстаний, разгоравшихся в истории афганского государства и бывших относительно скоротечными и почти всегда — сугубо местными, связанными преимущественно с династической борьбой. Барфилд пишет: «В период с 1929-го по 1978-й годы страна жила в условиях абсолютного мира». Можно предположить, что в определённых аспектах нынешнее восстание, которое ведут почти исключительно пуштуны, — это отзвук давнего периода раздробленности в афганской истории. Но само по себе это, конечно, не составляет неразрешимой проблемы. На самом деле — даже наоборот.
К сожалению, народные представления об этой земле сейчас формируются на основе событий последних тридцати лет — кажущейся бесконечной войны, — а не на основе конкретных знаний в области истории. Активисты антивоенного движения постоянно возлагают вину за разрушение национальной инфраструктуры и повсеместное выращивание опиумного мака на западных военных, присутствующих в стране с 2001-го года, хотя на самом деле и то, и другое началось во время советской оккупации и последовавшей за ней гражданской войны. Есть ещё мнение, что Афганистан вообще нельзя сделать цивилизованным: «Мы никогда не победим восставших», — сказал в эфире Си-Эн-Эн премьер-министр Канады Стивен Харпер (Stephen Harper) в 2009-м году. — «Афганистан, пожалуй, и это моё видение афганской истории, пожалуй, там всегда шло восстание того или иного рода».
Барфилд утверждает: афганцы давно заметили, что иностранцы считают их не поддающимися укрощению дикарями, и с удовольствием используют этот стереотип для своей выгоды.
«Афганцы пользуются гиперболизацией истории и преувеличивают свою силу, чтобы отвадить захватчиков», — пишет он. — «В данном случае незнание истории их страны очень хорошо помогает отвадить других, но это заблуждение может быть опасным».
В 2001-м году, по словам Барфилда, мулла Омар и Усама бен Ладен примерили этот же миф на себя, но режим талибов, как и убежище, которое они давали «аль-Каиде», рухнул.
Я впервые побывал в Афганистане в том же 2001-м году. Те афганцы, с которыми я общался, не были ни ксенофобами, ни фанатиками. Больше всего они хотели мира, но своим лидерам не доверяли.
«Мы устали сражаться. Мы ненавидим войну. Мы хотим, чтобы были свободные выборы», — сказал мне один ворчливый (и неграмотный) воин. — «Пусть придут ООН, пусть проследят, чтобы выборы были честными, чтобы командиры не мешали».
То же самое говорили мне и многие другие афганцы. Сейчас всё это кажется какой-то пустой мечтой, и трудно сказать, много ли на самом деле его соотечественников разделяют эти мечтания, но того настроения мне не забыть. В одном можно быть уверенным: если мы хотим, чтобы у афганцев было то будущее, которого они заслуживают, то мы должны перестать верить в искажённую версию истории их страны.
